На краю земли - Патрик О`Брайан

— Может, помузицируем сегодня вечером? — предложил Стивен, вылезая из своей зловонной конуры.

— Избави бог, — вскричал Джек. — Пока дует этот божественный зефир, мне нужно управлять кораблем, находиться на палубе.

— Судно поплывет и без вас, у вас, слава богу, превосходные офицеры, и они в любом случае стоят на постах, по вахтенному расписанию.

— Вы совершенно правы, — отозвался Джек. — Но при особых обстоятельствах долг капитана находиться на палубе, заставляя корабль двигаться вперед хоть усилием воли, хоть, простите, пердячим паром. Вы можете сказать, что это все равно что купить пса и самому лаять у ворот конюшни…

— После того как конюшня заперта, — добавил Стивен, подняв руку.

— Вот именно. После того как конюшня заперта вами же. Но, видите ли, помимо неба и земли, существует кое-что еще. Стивен, располагайтесь-ка у меня в каюте и играйте сами. А может, пригласите отца Мартина или займетесь транскрипцией Скарлатти для скрипки и виолончели?

— Нет, спасибо, — отозвался Стивен, который не любил оказываться в роли явных любимчиков, и исчез в душной кают-компании, чтобы сыграть на полпенни в вист вместе с капелланом, мистером Адамсом и штурманом. В этой игре была необходима особенная внимательность, поскольку там же Говард — офицер морской пехоты — учился играть на немецкой флейте по самоучителю и извлекал из этого инструмента самые чудовищные звуки. Рядом с ним Моуэт декламировал отрывки из «Илиады». Читал он негромко, но с огромным наслаждением, так что доктор Мэтьюрин ничуть не расстроился, когда фельдшер позвал его на вечерний обход больных вместе с мистером Хиггинсом.

Стоявший на палубе капитан Обри откусывал от куска остывшего горохового пудинга, который был у него в одной руке, а другой он держался за задний грот-брамштаг. Джек и впрямь действительно способствовал продвижению корабля и сокращениями мышц живота, и постоянным усилием воли, и другими, гораздо более важными, методами. Совершенно верно, у него были знающие офицеры, а в особенности Пуллингс и Моуэт, которые изучили дорогой их сердцу фрегат как свои пять пальцев. Но капитан знал свой фрегат гораздо дольше — он вырезал инициалы «Д. О.» на клотике фок-мачты еще в ту пору, когда был непослушным юнгой — и без ложной скромности мог заявить, что управлял «Сюрпризом» гораздо лучше остальных.

С таким же успехом Джек мог бы скакать на норовистом коне, которого сам выпестовал. Хотя он никогда не выбирал трос и не сжимал в руках штурвал (за исключением тех случаев, когда ему хотелось ощутить вибрацию пера руля и определить точный угол, при котором оно начинало работать), у него был послушный экипаж — люди, вместе с которыми он добывал великолепные призы, скрывался от заведомо превосходящих сил противника, благодаря которым он чувствовал корабль как бы продолжением своего тела. Он давно отказался от всякой показухи, от того, чтобы плыть с зарифленными марселями, как делал это в первые дни похода. Теперь «Сюрприз» рассекал мрак ночи, мчась на всех парусах, в том числе верхних и нижних лиселях, и пока что они выдерживали нагрузку. Что касается матросов, то большинство из них понимало, что это еще один случай, когда им приходится иметь дело с превосходящими их силами, силами природы: недаром они заметили, что капитан сохранил первые бочки недоброкачественной дождевой воды. Тем более что от вездесущих вестовых они узнавали о всех беседах в капитанской каюте и кают-компании, да и сами подслушивали разговоры начальства на шканцах. Даже последние упрямцы и самые тупые дундуки поняли, что надо во что бы то ни стало вырваться из штилевого капкана: недаром лучших рулевых вне очереди ставили на руль, штурман был на палубе каждую вахту и настойчиво напоминал, что нужно ставить кливеры и стаксели с молниеносной быстротой.

Джек Обри стоял на шканцах и на рассвете, используя каждый вздох океана, каждое дуновение ветра для того, чтобы корабль продвинулся немного дальше, чтобы он развил чуть большую скорость. Ветер зашел к югу настолько, что «Сюрпризу» пришлось идти в самый крутой бейдевинд, отчего задние шкаторины косых парусов вибрировали. С восходом солнца ветер значительно усилился, и теперь корабль показывал, на что он способен, идя круто к ветру. Руслени подветренного борта скрылись в великолепной пене носового буруна, белая полоса изгибалась вдоль борта такой глубокой кривой, что обнажилась медная обшивка средней части днища, за кормой расстилалась широкая прямая полоса кильватерной струи. Каждые пять минут фрегат проходил морскую милю. Пригласив зевак и вызвав обе подвахты, капитан выстроил их вдоль фальшборта с наветренной стороны, чтобы придать судну остойчивость, поставил грот-бом-брамсель и продолжал стоять, вцепившись в снасть, чтобы не скатиться с палубы. Промокший до нитки, с исхудалым лицом, заросшим ярко-желтой щетиной, он выглядел невероятно счастливым.

Джек Обри продолжал стоять на том же месте и в полдень, когда ветер чуть ослаб, но по-прежнему дул с обнадеживающим постоянством с ост-зюйд-оста, доказывая, что он-то и есть настоящий пассат. Когда солнце пересекло меридиан, сам капитан, штурман и все остальные офицеры с бесконечным удовлетворением установили, что в промежуток между настоящей и предыдущей съемкой координат «Сюрприз» прошел расстояние в 192 мили, окончательно вырвавшись из зоны штилей и переменных ветров.

После раннего обеда вторую половину дня Джек провел в койке, лежа на спине и храпя с такой силой, что даже те матросы, которые находились у рынды, перемигивались и посмеивались, а миссис Лэмб, качая головой, тихим голосом сообщила жене сержанта морской пехоты, до чего же ей жаль бедняжку миссис Обри. Но при построении Джек был на ногах. Поскольку обе подвахты вызывались ночью, вечер он посвятил очень популярному и необременительному учению: матросы и морские пехотинцы стреляли из мушкетов по бутылкам, подвешенным к ноку фока-рея. Когда барабанщик наконец ударил отбой, Джек удивил Пуллингса и Моуэта, заметив, что завтра, вероятно, они начнут окраску судна. В том, чтобы шкрабить палубы, особого смысла не было, поскольку смола в пазах еще слишком мягка, но было бы очень неприятно, если бы какой-то «купец» или португальский военный корабль увидел «Сюрприз» в его нынешнем плачевном состоянии.

Это было сущей правдой. Хотя каждое утро, когда появлялась такая возможность, за борт спускалась шлюпка, старшина которой и его помощники смывали с бортов швабрами все, что только можно смыть: смолу, вар, пек, маслянистые пятна, испорченный нарядный «нельсоновский» бордюр в виде шашечек и ободранная краска не порадовали бы глаз любящего свой корабль старшего офицера. Но такого рода делами обычно занимались позднее, когда появлялась вероятность, что качество окраски заставит всех зрителей разинуть рты от восхищения. В настоящее же время «Сюрприз» находился более чем в пятистах милях от ближайшей точки побережья Бразилии. Кроме того, окраска корабля всегда означает снижение скорости хода, и хотя ее следовало завершить до того, как они достигнут глубин, измеряемых ручным лотом, Пуллингс рассчитывал, что капитан задержится по эту сторону экватора лишь в случае ливневого шквала, для того чтобы наполнить водой многочисленные пустые бочки. Однако они с Моуэтом с младых ногтей воспитывались в условиях, исключавших сомнения в справедливости отданных распоряжений, поэтому офицеры ответили: «Есть, сэр!» — хотя и с едва заметным колебанием.